Здесь и сейчас - Лидия Ульянова Страница 53

– Эрика, но это не о себе, это о ком-то другом, к кому ты не имеешь ни малейшего отношения. Скажи, что может связывать Гюнтера с колдуньей из Бирмы? Как это можно реализовать…. Как там у тебя?

– В нынешней ступени реинкарнации, – старательно выговорила Эрика.

– Да. Его колдунья, быть может, не выпускала изо рта ритуальной трубки, курила зелье и от этого впадала в транс. Поэтому наш старина Гюнтер дымит как паровоз? Слушай, а ведь и правда замечательный тест, все что угодно можно оправдать издержками прошлой жизни. Ладно, валяй, тестируй, – согласилась я, лишь бы отвязаться.

– «Вы родились в XI веке в Египте и были мужчиной. Ваш талант и красноречие выделяли вас из толпы. В прошлой жизни вы были проповедником или известным автором древних рукописей», – зачитала вердикт Эрика. – Хм, не похоже…

– На что не похоже?

– Ну, ты была чернокожей.

– Я была чернокожим. Мужчиной. А ты что, домохозяйка из Центральной Африки, белой была, что ли? Да и Гюнтер, тетка из Бирмы, тоже не истинный ариец. Слушай, а что-нибудь менее экзотическое там есть?

– Разумеется, есть. – Эрика снова углубилась в свой глянец. – Вот, «женщина знатного рода, жила в Шотландии в XVI веке» или «Вы были мужчиной, колдуном или охотником за ведьмами. Жили в XVII веке в Англии».

– А еще? – заинтересовалась я, сама того не заметив.

– Еще: «Вы родились в I веке в Малой Азии и были мужчиной. Ваша профессия была – строитель храмов и дорог», «Вы были женщиной, жили в Австралии в конце XVIII века. Специальность ваша была связана с землей. Скорее всего, вы были в числе первых переселенцев и осваивали новый континент», «Вы были мужчиной, жили на Крайнем Севере в XIX веке. Род занятий – собирательство и охота. Вы были очень храбрым человеком», «Вы родились в Греции в Х веке и были мужчиной. Имели дело с рыбой. Возможно, были поваром или рыбаком», «В прошлой жизни вы были женщиной и жили в Румынии в XV веке. В вас было много отваги. Вы были защитницей дома»…

Тщательно подсчитав, набралось чуть более десятка вариантов, один другого хлеще.

– Эрика, – осторожно спросила я, – а тебе не кажется, что вариантов маловато? Получается, что каждый десятый в прошлой жизни был охотником за ведьмами. Да во всей средневековой Европе жителей столько не было, сколько получается охотников. На каждого ведьмы не напасешься. Видела по телевизору, русский Путин снежных барсов спасает, которых браконьеры истребили? Так браконьеров всяко меньше было, чем твоих ведьмачьих охотников.

Зачем я стала с ней спорить? Настроение у Эрики испортилась, она расстроилась.

Я, чтобы не продолжать глупых разговоров, пошла к Гюнтеру.

В кабинете шефа было нестерпимо холодно – несмотря на разгар зимы, он устанавливал конвектор на самый минимум. Думаю, что он вообще бы его выключал, если б не беспокоился за живущего в кабинете Профессора. А кот, видимо, подмерзал, потому что норовил при первой возможности прошмыгнуть в открытую дверь и залечь на теплой батарее в коридоре. Мы даже не загоняли его обратно, жалели старика Профессора, который в благодарность вел себя прилично и даже не гадил по углам.

– Какие планы на каникулы? – поинтересовался Гюнтер. При отсутствии у меня планов он всегда был готов предложить свои услуги по нашему с Оливером увеселению.

– Рождество дома, как обычно, – ответила я. – А на Новый год я, похоже, останусь одна. Вчера звонил Юрген, сказал, что его мать празднует юбилей и собирает всю семью у себя. Меня, разумеется, не приглашают, а Оливера бабушка будет счастлива видеть.

– А ты?

– А что я? Я не против. Ты же знаешь, мне нравится, что Оли общается с отцом. И против бабушки я ничего не имею, я сохранила добрые воспоминания о свекрови. Обязательно позвоню и поздравлю. Да, еще: Юрген взял все расходы по поездке на себя и обещал дать мне денег – его бизнес наконец-то оправился от предыдущих потрясений. Не знаю, сколько продлится это благоденствие, ведь у всех сейчас непростые времена.

– Это точно, – со вздохом подтвердил Гюнтер. – Но, если захочешь, ты всегда можешь приехать к нам. Мы тоже с Вейлой будем одни в Новый год.

Я поблагодарила, обещала подумать и вернулась на рабочее место, пока окончательно не продрогла и не заболела. Тем более что до каникул было еще далеко.

Эрика все еще дулась и весь день провела в молчании. Я не знала, что мне делать. Извиняться было как-то глупо, лезть с разъяснениями неуместно.

Нет, все-таки редкая чушь!

Тем более что подробности своей прошлой жизни я регулярно узнаю безо всяких дешевых тестов. Вот как раз завтра поеду в Бремен и разузнаю.

– Таня, вы не против, если это будет наш последний сеанс в этом году? – задал вопрос профессор Шульц. – Дело в том, что я должен на несколько дней уехать в Берлин, а потом у нас с женой рождественский круиз по Средиземному морю. Дети сделали подарок.

Не было смысла возражать – мое мнение в данном случае ничего не меняло.

– Конечно, нет. Я подожду вашего возвращения. А когда вы вернетесь, загорелый и отдохнувший, мы сможем продолжить, не правда ли?

– Разумеется. И вы используйте это время с пользой, постарайтесь сосредоточиться на праздниках и больше ни о чем не думать. Только положительные эмоции, здоровый сон и хороший стол.

– Именно так и поступлю, профессор.

Что ж, приступим.

Жарко и тесно. Что-то тяжелое навалилось на меня сбоку, навалилось и печет. И шея затекла. Я пытаюсь повернуть голову, но получается плохо – мои волосы тоже придавлены, и попытка пошевелить головой вызывает ощутимые неудобства.

Такое живое тепло чувствуешь на даче, когда просыпаешься на узкой лежанке возле натопленной печки, мастерски сложенной папой. Весной, когда ночуешь первый раз, непроветренное белье так же пахнет лежалым. Только там ничего не давит со стороны и не ловит в капкан волосы.

Но отчего же так хорошо? Откуда внутри меня это поразительное чувство легкости и необъяснимого, щенячьего восторга? В теле ощущение приятной усталости, будто я долго-долго летала и наконец-то приземлилась.

Для полного счастья осталось лишь открыть глаза и увидеть вокруг себя рай. В существование рая я не верю, поэтому открывать глаза не тороплюсь.

Я покачала головой. Неожиданно сбоку раздалось странное шевеление, сопровождаемое негромким сопением. Пришлось все же открыть глаза, и первое, что я увидела, – циферблат часов, показывающих без пяти семь. Утра или вечера? В это время года трудно понять так сразу…

От неожиданности я вздрогнула, резко дернулась в сторону, чуть не упала со своего лежбища и открыла глаза. В упор на меня смотрела другая пара глаз.

И я мгновенно все вспомнила.

Я пришла к Давиду уже в третий раз. Как он и обещал, «все пристойно, только портрет». Он пододвигал кресло ближе к окну, чтобы правильно падал свет, усаживал меня полубоком и принимался за работу. Странное дело, вместо холста он использовал обычные обои, отрывая от целого куска и переворачивая вниз цветочками. И рисовал такой коричневой палочкой, похожей на восковой мелок и носящей смешное имя сангина. Сангина-ангина. Когда ему что-то не нравилось, он перечеркивал набросок так, что ломалась палочка, и нетерпеливо отрывал от рулона новый лист.