Здесь и сейчас - Лидия Ульянова Страница 54

Все происходило в полном молчании, только иногда прерываемом командой поднять голову или не шевелить бровями. После того, первого вечера, когда мы заблудились в парке и не могли наговориться, между нами было сказано всего несколько фраз. Но меня это молчание не тяготило. Я просто сидела и смотрела на него. Вроде бы пустое и глупое занятие – сидеть без движения, таращиться в одну точку, но мне нравилось. Нравилось даже то, что не нужно пыжиться, пытаясь казаться умной, выдавливать из себя фразы, подразумевающие глубокий смысл. Казалось, что к третьему визиту я и так знала о нем все.

Все, что мне нужно знать.

Я знала, как он сердится и как одним лицом может выразить неудовольствие, если «натура» начинает без спросу шевелиться. Знала, как он непроизвольно морщится, когда хотелось курить, но было жаль бросать удачно идущую работу. Точно знала, что сейчас наступит момент, когда по мне крест-накрест, жирно проедется палочка сангины и я в очередной раз, скомканная, полечу в угол, чтобы потом отправиться в помойное ведро.

Я думала о том, что когда-нибудь его работа закончится, я обрету, наконец, достойную форму и наступит пора прощаться. По тому, как исступленно он творил, было похоже, что портрет мне не достанется, – кто ж по собственной воле отдаст то, на что положено столько сил? В идеале мне подарят пару хороших, но не идеальных набросков. Что ж, и то хлеб… Но, удивительное дело, мне будет не хватать этих поездок в выходной через весь город, этого бездвижного, безмолвного времяпровождения в чужой квартире.

Ход моих лениво текущих мыслей резко оборвал звонок в дверь, я вздрогнула от неожиданности и дернула головой. Давид издал похожий на рычание звук неудовольствия. Я поспешила вернуть голову на место, прежде чем сообразила – причина ярости вовсе не во мне. Мы оба замерли в тайной надежде, что незваные гости позвонят-позвонят и пойдут своей дорогой. Не тут-то было, прерывистая трель слилась в единый набатный звон, сопровождающийся буханьем ногой в дверь. Давид пробурчал под нос нечто невнятное, надо думать страшное грузинское ругательство, и пошел открывать.

Из прихожей донеслось мелкое топотание каблучков и голоса, переходящие в визг:

– Ой, приветик, Давидик! Уии!

– А мы к тебе кино смотреть! Уии! Сейчас Наумчик с Борей придут, за коньяком пошли.

– Послушайте, девочки, – в голосе хозяина сквозило неприкрытое раздражение, – я работаю, вы мне будете мешать.

– Давидик, не будь букой, сегодня же суббота! Ну кто работает в субботу?

– Я работаю. Меня может вообще не быть дома…

Девочки, не обращая внимания на недовольство, раздевались – было слышно, как полетели на пол сапожки, шелестели снимаемые дутые пальто.

– Когда тебя нет дома, ты ключ оставляешь под ковриком. А раз ключа нет, значит – ты дома.

– Ты почему так долго не открывал? – Грудастая Инга, с которой я познакомилась при первом визите в эту квартиру, вплыла в комнату, словно старинный шведский корабль с рострой на носу. – Ой, Надежда, и ты здесь! Вы поэтому так долго не открывали? Ха-ха!

– Надо же, добилась своего – Давид рисует твой портрет! – В комнате материализовалась вторая девица, ее я тоже уже имела счастье видеть.

Я застыла в раздумье: нужно ли признаваться, что я не Надежда? Да нет, им ведь все равно.

– Надька, кино будем смотреть?

От воспоминаний о кино меня передернуло.

– Спасибо, девочки, но мне пора. Я должна была сегодня поработать. Надо бежать, пока Наум здесь не застукал. Вы ведь меня не выдадите, да? – Я, тщательно пытаясь изобразить из себя сестру, пошла одеваться.

Давид в прихожей ногой нервно сгребал под вешалку женские сапоги. Выглядел он огорченным: нужно было сидеть тихо и дверь не открывать, постучали бы и ушли.

Мне стало его жаль, я улыбнулась, вложив в улыбку максимум позитива.

– Я провожу, – предложил он, и акцент прозвучал четче обычного. – Одевайся пока.

Он вернулся в комнату только для того, чтобы убрать многочисленные наброски. Сложил их беспорядочно в кучу, отнес в другую комнату и закрыл ее на ключ. Молча оделся, не подержав мне пальто, молча вышел на лестничную площадку. Казалось, ему совершенно безразлично, что будет происходить в квартире в его отсутствие.

Нам повезло – по дороге к метро мы не встретились с Наумом и Манеевым. Хоть одно приятное обстоятельство.

– Мне не домой, – сообщила я возле входа в метро. – Мне нужно заехать на Ракова, Кира просила цветочные горшки забрать для рассады. Так что ты иди, я надолго: хочу еще там пыль протереть, пол помыть.

Свою старую комнату в нашей прежней квартире Кирочка держала запертой, но никому не сдавала. Может быть, ей нужна была уверенность, что всегда может вернуться обратно? Когда они ругались с мамой, Кира иногда вслух напоминала об этом. Пока же у Киры мы хранили вещи, которые не нужны, а жаль выбросить.

За прошедшие пятнадцать лет в квартире многое изменилось. В одной нашей комнате поселилась семья с маленьким мальчиком, в другой – отслуживший в армии парень, большевичка Александра Тихоновна умерла, и ее комнату отдали тишайшему театральному суфлеру. Только в Кирочкиной комнате все оставалось по-прежнему и на своих местах. Странное дело – никто не жил, а пыль копилась регулярно.

– Я могу тебе помочь, хочешь? – предложил он равнодушно.

Мне стало смешно: я не могла себе представить Давида с влажной тряпкой в руках, протирающим пыль с дореволюционной этажерки. Но и прогнать его я не решилась…

И вот теперь я лежу и смотрю на него. У него темные-темные глаза, и кажется, что еще чуть-чуть – и меня затянет в них, как в омут. И, удивительно, я не чувствую ни малейшего смущения.

Мы не вытерли пыль и не вымыли пол, все случилось как-то сразу, как только мы оказались здесь. Меня потянуло к нему с непреодолимой силой, как тянет к полюсу магнита одинокую металлическую стружечку. Ему было достаточно лишь взять меня за плечи и развернуть к себе. Я не помню подробностей, но точно знаю, что это было лучшее, что случалось со мной. Всю сознательную жизнь мне хотелось прыгнуть с парашютом, искупаться в водопаде и погонять на огромной скорости на мотоцикле. Так вот, мечты мои больше не были актуальны – только что я летала, парила и ныряла. Но неожиданно все закончилось, в то, что подобное может повториться, я слабо верила, что дальше делать, не знала. Нужно было что-то сказать?

– Ты как? – шепотом спросил он. От его голоса по телу побежали добрые мурашки. – Больно было?

– Чуть-чуть, – шепотом призналась я.

Он потянулся и поцеловал меня – сначала в один глаз, а потом в другой:

– Прости. В следующий раз уже не будет.

Что, будет следующий раз? И я поняла, что непременно будет, не может не быть. Я просто умру, если он больше ко мне не прикоснется. Я потеряю смысл жизни.

– Давай вставать. – Он зашевелился, повернулся, и мои волосы освободились из плена. Захотелось, чтобы лег обратно. Я подвинулась поближе, ощущая голым животом жар его тела. – Отодвинься и вставай, пол мыть будем.