Прозрачные леса под Люксембургом - Сергей Говорухин Страница 61

– Там же, тогда же…

– А что же молодой человек, – Галя кивнула на Левашова, – не положит этому конец?

– Молодой человек появился только сегодня – два дня морочил мне голову. Я возлагаю на него большие надежды. Не знаю, оправдает ли…

– И к могиле покойного, вместо терновых венков, были возложены надежды, которые он так и не оправдал при жизни, – сумеречно продекламировал Левашов. – Вы вот что, Галя, принесите-ка нам, для начала, меню.

– Какое меню? – изумилась официантка. – У нас кроме коньяка и крабовых палочек уже лет пять как ничего нет. Ну, еще печенка… Тушеную капусту предусмотрительно не предлагаю.

– Вот те раз, – расстроился Левашов, – а я собирался блеснуть…

– Теоретически вам это удалось, – успокоила его Наташа.

Они забрались в дальний угол, к двери служебного входа, хотя в этом и не было особой необходимости – кроме них в кафе сидело человек пять-шесть.

Появилась Галя, расставила на столе закуски.

– Посидеть, что ли, с вами.

– Ты извини, Галка, – серьезно сказала Наташа, – но мы не виделись целую жизнь.

– Это срок! – не смутилась Галя.

И исчезла.

– Вы, наверное, чувствуете себя неуютно? – спросила Наташа.

– Вообще я стараюсь не злоупотреблять этим, – Левашов постучал по горлышку бутылки, – но иногда срываюсь… И что удивительно – особенно не стремлюсь возвращаться из этого состояния. Я никогда не думал, что так гадко быть трезвым сегодня…

– Я понимаю вас, – как эхо отозвалась Наташа. – Со мной происходит то же самое… – Она взяла его за руку. – Вряд ли что-нибудь переменится вокруг нас…

– Вряд ли, – он взял ее за руку. – Послушай, где ты была все это время?

– Просто ты не искал меня…

– Искал. Иногда мне казалось: вот-вот, это ты. До тебя оставалось каких-нибудь два шага, но я не делал их…

– Никогда?

– Никогда.

– Я тоже. Это были не мы.

– Я никуда не отпущу тебя. Сегодня ты бросишь все…

– Брошу, – легко согласилась она. – Давай все-таки выпьем. И поешь. Я за тобой поухаживаю. – Она подвинула ему крабовые палочки, сделала бутерброд с паштетом. – Бедный мой Левашов. Слушай, – неожиданно вспомнила она, виновато прижав руку к груди, – а как тебя зовут?

– Евгений, – расхохотался Левашов. – Женя.

– Правда? Как я люблю это имя. Женя, Женечка, Наташа… Ну что, выпьем?

Они выпили.

– А что было главным в твоей жизни? – спросила она.

– Поиски тебя.

Она смотрела выжидающе.

Он задумался на мгновение, ответил коротко:

– Война.

– И если тебя позовут вновь – ты пойдешь?

Он молчал, глядел мимо нее. Этой женщине нельзя было врать. Никогда. Ни в чем.

– Пойду.

– И я не смогу тебя удержать?

– Понимаешь…

– Понимаю. Не надо ничего объяснять… Я люблю тебя, Левашов. Все остальное неважно.

Он находился в каком-то странном оцепенении. Неужели случилось то, чего он ждал всю жизнь?

Он разлил коньяк, поднял рюмку.

– Ну вот: мы муж и жена. С сегодняшнего дня начинается наша жизнь. Она пройдет под флагом крабовой палочки.

– Под майонезом…

– Майонеза обещать не могу…

– Скажи, а как жена, я могу поинтересоваться, чем ты занимаешься?

– А ты, собственно, только и делаешь, что интересуешься.

– Ну, знаешь, в конце концов, я выхожу замуж впервые.

– Это аргумент. А работаю я оператором на одной жуликоватой, но крайне независимой студии.

– Да? – удивилась Наташа. – И что же вы снимаете?

– Рекламу, клипы.

– Какие?

Он назвал.

Наташа болезненно поморщилась.

– Господи, какая гадость.

Она приоткрыла портьеру, посмотрела в окно. Через давно не мытые стекла первого этажа были едва различимы лица совсем чужих людей.

– Когда человек счастлив – окружающие кажутся ему только прохожими, – отстраненно произнесла она. – А ты пробовал заняться чем-нибудь другим?

– Мне некого было стыдиться. У меня не было тебя.

Он долго смотрел на нее, наконец сказал:

– Наташа… Мы будем жить нелегко, может, бедно, но мы останемся собой. Ты согласна?

– Конечно, – ответила она просто.

Потом она звонила из автомата.

В автомате были выбиты стекла, тяжело поскрипывала дверь, и казалось, все это: и металлический каркас и пластиковый корпус телефона, – было соткано из вечернего неба и звезд специально для Левашова и Наташи и растворится тотчас, как только Наташа опустит трубку.

Растворится до следующего прохожего, которому будет необходимо сделать самый важный, решающий звонок в своей жизни. Немедленно. Из первого телефона-автомата.

– Сергей Борисович, голубчик, это Наташа. Передайте, пожалуйста, Ксении, что меня сегодня не будет. И завтра… Что? Да, уезжаю. Звоню с вокзала… Все понимаю, Сергей Борисович, но что делать – крайние обстоятельства…

Левашов стоял рядом, прислонившись к будке, слушал эту несусветную ложь.

Наташа забарабанила пальцами по его плечу и, зажимая трубку ладонью, проговорила:

– Слушай, бог меня накажет, да? – и тут же проинформировала о реакции на том конце провода. – Ругается на чем свет стоит…

– Не отвлекайся, – мудро посоветовал Левашов.

– На месяц, не меньше. Да знаете, все так как-то… Ну, кому-кому, а мне найти замену несложно. Я договорилась с одной девицей – она вам завтра будет звонить… Ну, что поделаешь – обидно, конечно… И вам всего самого доброго.

Она повесила трубку, ступила на асфальт, потянулась и сказала со смутным недопониманием, обычно сопровождающим внезапное счастье:

– Я свободна!

…Где-то далеко, над заснеженными вершинами афганских гор, вставало солнце.

Левашов, Истратов и начальник заставы Богодухов сидели под навесом полевой кухни и курили, по привычке пряча огоньки сигарет за отвороты бушлатов.

– Ночь на удивление спокойно прошла, – сплевывая на окурок, сказал Богодухов. – Через час пойду докладывать по начальству.

– Во-во, – заметил Истратов, – так и доложи: в связи с уважительным отношением афганской стороны к начальнику заставы майору Богодухову было решено его день рождения всякими идиотскими выходками не портить.

– Не они, так вы все испортили своими сборами…