Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон Страница 7

(Скоро увидим.)

Звенит звонок.

И входят они. Остальные ученики второго года обучения работе с глиной. И каждый из них готов придушить меня подушкой. Ой, я хотела сказать: они ошеломленно смотрят на мою скульптуру. Задали снова автопортрет. Я решила работать в стиле абстракционизм, то есть склеить из кусочков. У Дега были его танцовщицы, а у меня кусочки. Разбитые, склеенные. Это уже восьмая такая работа.

– Что тут удалось? – спрашивает Сэнди Эллис, керамист, наш преподаватель, и в то же время мой руководитель. Так он начинает все разборы.

Никто не говорит ни слова. Настоящий оценочный сэндвич в школе инопланетян Калифорнии начинается и оканчивается похвалой – а между этим все вываливают те гадости, которые думают на самом деле.

Я осматриваю весь класс, не двигая головой. Керамисты второго года обучения – репрезентативная выборка учеников ШИКа: высоко воспарившие от гордыни разносортные кричащие дебилы. А нормальные стандартные люди вроде меня – если не считать парочки незаметных бзиков, разумеется, но у кого вообще никаких отклонений нет? – здесь исключение.

Я знаю, что вы думаете. Что Ноа в этой школе место, а мне нет.

Сэнди тоже осматривает класс поверх круглых темных очков.

Обычно все сразу бросаются обсуждать, но сейчас в студии слышно лишь электрическое гудение флуоресцентных ламп. Я наблюдаю за временем на старых маминых часах – они были у нее на руке, когда два года назад ее машина сорвалась с обрыва. Смерть наступила мгновенно. И теперь они тикают у меня на запястье.

Дождь в декабре – к внезапным похоронам.

– Ну, ребята, что вам нравится в работе «Я разбитая – кусочки № 8»? – Сэнди неторопливо поглаживает свою всклокоченную бородку. Если бы мы все превратились в своих животных из зеркала (Ноа постоянно заставлял меня играть в это в детстве), Сэнди оказался бы старым козлом. – Мы с вами говорили о точке зрения, – продолжает он, – давайте обсудим нашу Бедж с этой стороны?

В школе меня прозвали Бедж, сокращение от «Бедовая Джейн/Джуд», за невезучесть. Мои работы не просто растрескиваются в печи. В прошлом году в гончарной студии некоторые мои вазы ночью, когда никого не было, когда окна были закрыты, когда ближайшее землетрясение было зарегистрировано в Индонезии, якобы сами попрыгали с полок. Сторож, работавший в ту ночь, ничего не мог объяснить.

Никто тогда не понял правды, кроме меня.

Калеб Картрайт вскидывает обе руки в жесте, довершающем его образ мима: черная водолазка, черные обтягивающие джинсы, черная подводка, черная шляпа-котелок. Он в целом довольно секси в стиле кабаре и с претензией на тонкий художественный вкус, хотя я этого не вижу. Я бойкотирую пацанов. Они не допускаются в поле моего зрения, а на мне самой надет абсолютно надежный невидимый костюм.

Чтобы исчезнуть с чужих глаз, отрежьте метр своих светлых волос, а остальное уберите под черную обтягивающую шапочку. Татуировку чтобы тоже никто не видел. Носите только мешковатые худи, джинсы и кеды. И не высовывайтесь.

Калеб обводит студию взглядом.

– Я за всех скажу, ладно? – Он делает паузу, старательно подбирает слова, чтобы меня опрокинуть. – Критиковать работы Бедж невозможно, потому что они всегда раскрошены и склеены. В конце концов, каждый раз перед нами реальный Шалтай-Болтай.

Я воображаю, будто очутилась на лужайке. Это мне порекомендовал школьный психолог на те случаи, когда начнет ехать крыша или, как говорила бабушка, оторвет несколько пуговиц.

Если кому интересно: самодельный четырехлистный клевер не обладает нужной силой.

– Да, но что работа говорит своим видом? О себе? – спрашивает Сэнди.

Рэндал «не в обиду будет сказано, но» Браун начинает свою скороговорку. Это такая звездная задница, уверенная, что может говорить любые гадости, если предвосхитит их словами «не в обиду будет сказано, но». Я бы с удовольствием метнула в него дротик с транквилизатором.

– Сэнди, работа говорила бы куда больше, если бы это было сделано нарочно. – Он смотрит на меня. Начинается. – То есть, Бедж, не в обиду будет сказано, но ты, похоже, беспредельно неаккуратна. Единственное рациональное объяснение тому, что у тебя все растрескивается при обжиге, таково, что ты недостаточно хорошо вымешиваешь глину либо не просушиваешь работу равномерно.

Пригвоздил. Одним ударом. По самое не хочу.

Не все объяснения рациональны.

Случаются и странные вещи. Если бы разрешалось говорить во время разбора собственной работы и если бы мне удалось получить официальное обещание, подписанное кем-нибудь свыше, например Богом, что меня не запрут до конца жизни, я бы сказала следующее: «Я что, одна такая, на кого умершая мать зла настолько, что восстает из могилы и портит работы?»

Тогда бы они поняли, с чем я живу.

– Рэндал дело говорит, – соглашается Сэнди. – А играет ли нарочитость роль в нашем восприятии и оценке произведения искусства? Если итоговая работа Бедж представлена осколками, имеет ли какое-то значение ее оригинальная концепция целостности? Иными словами, что важнее, само путешествие или место его назначения?

Весь класс жужжит довольным ульем, поскольку Сэнди предлагает теоретическую дискуссию на тему «играет ли художник вообще какую-то роль после того, как работа закончена».

А я лучше подумаю о соленых огурцах.

– И я тоже – огромные, кошерные, сочные. Ммм. Ммм. Ммм, – шепчет бабушка Свитвайн в моей голове. Она тоже умерла, но, в отличие от мамы, которая только и делает, что бьет мои работы, бабушку слышно, а иногда еще и видно. Она – мой добрый полицейский из мира духов, а мама – злой. Я стараюсь, чтобы эмоции не отражались на лице. – Ох, ах, какая растяпа. И вышло действительно совершенно некрасиво. К чему тут ходить вокруг да около? Почему не сказать сразу: «удачи в следующий раз» и не перейти к следующей жертве, например к тому парнишке, у которого из головы растут бананы?

– Ба, это дреды, – отвечаю я ей мысленно, стараясь не шевелить губами.

– Мое мнение, дорогая, беги-ка ты отсюда.

– Я согласна.

Этот мой незаметный бзик? Признаю, может, не такой уж и незаметный.

Но, к вашему сведению: двадцать два процента мирового населения видят привидений – а это более полутора миллиардов человек. (Родители, преподаватели. Дико хорошо провожу исследования.)

Пока продолжается теоретический бубнеж этих андроидов, я развлекаю себя игрой «Как бы ты хотел умереть?» Я в ней абсолютный чемпион. Она не такая простая, как кажется, потому что придумывание одинаково страшных вариантов смерти по обе стороны знака равенства требует огромного мастерства. Например: поедая битое стекло пригоршня за пригоршней или…