Черное солнце - Юрий Луговской Страница 75

Гульсум-сверхчеловек, или Гульсум-Никита (из второго, многосерийного фильма, а не девочка из французского), говорила себе, что у нее не осталось ничего человеческого, и это очень хорошо. Она станет сильной и богатой, объездит весь мир, а когда сама решит, спокойно расстанется с жизнью, которая не стоит того, чтобы из-за нее сильно переживать и за нее держаться. Эта Гульсум побеждала в 99 процентах из ста, но тот единственный процент иногда вдруг давал себя знать, и тогда Гульсум старалась подвести базу и под него, целиком оправдывая нерациональный поступок, объясняя его тем, что маленькие эмоциональные встряски, все равно они ненастоящие, тоже иногда нужны. Так она объяснила постепенно и звонок Диме.

Он предложил ей встретиться через час. Нет, это слишком. Она перенесла свидание на вечер. Ей надо хоть как-то подготовиться к этой встрече, подготовиться морально. Ну, и привести себя в порядок внешне. Гульсум посмотрела в зеркало. В московской квартире, которую для нее сняли, было все примерно так же, как в чеченской, только чуть больше комфорта. Никаких лишних вещей, все необходимое, из бытовой техники была еще и стиральная машина. И в отличие от квартиры в Гудермесе, здесь было большое зеркало в коридоре. Перед ним после ванны Гульсум часто смотрела на себя в полный рост.

Глядя на свое обнаженное красивое стройное тело, Гульсум начинала испытывать странные чувства. Ей нравилось это тело, она не хотела одеваться, она ходила голой по коридору и время от времени посматривала на себя в зеркало. В квартире было тепло, стояло лето, и одежда была не нужна. Никто к ней никогда не приходил и не придет, а даже если и позвонят в дверь, она накинет что-нибудь и откроет. А если не накинет? — вдруг подумала она. И покраснела. Она ощутила тепло внизу живота и подумала о Диме. Но тут же отправилась в ванную, включила холодный душ и несколько минут стояла под ледяной водой, пока не окоченела. Вытерлась, оделась в майку и джинсы и пошла на кухню варить кофе.

Что она будет делать до встречи с врачом? Еще целых два часа до выхода из дома. Никогда вопроса о том, как провести время, у Гульсум не возникало. Она смотрела телевизор, читала по-английски какой-нибудь детектив, гуляла по Москве. А теперь, когда она позвонила этому доктору и он отреагировал столь восторженно, она так разволновалась, что не могла ни на чем сосредоточиться. Лучшее средство от скуки — физические упражнения, вспомнила она слова Катрин и занялась гимнастикой. Для этого пришлось снять джинсы и остаться в трусиках. Она опять подумала о большом зеркале. Но решила взять себя в руки и начать заниматься. Начала с упражнений стоя, потом занялась интенсивным растяжением. Затем стала отрабатывать удары и блоки. Действительно, тренировка прогнала все ненужные мысли, и Гульсум решила использовать ее всегда в критические моменты, такие, как этот, возникший у нее только что. Она сделала несколько глубоких вдохов и пошла в душ смывать пот. Через полчаса можно было идти на встречу с доктором. Интересно, как он может быть мне полезен, подумала Гульсум-Никита. А когда смывала мыльную пену, ответила сама себе: он будет моим первым мужчиной. Я так хочу.

Дима не мог скрыть своей радости при встрече с чеченской девушкой. Он купил ей букет тюльпанов и сразу начал говорить, что часто думает о ней. Гульсум перевела разговор на его работу. Он слегка загрустил и все рассказал ей. Гульсум напрасно беспокоилась о том, что ей не о чем будет говорить с Димой. Говорил все время он. Когда он спросил ее, что она делает в Москве, она легко ушла от ответа: так, некоторые дела, подруга, родственники… Дима и не стал больше спрашивать. Он с удовольствием рассказывал ей о себе, о своей работе, своих впечатлениях о Чечне, о том, как его вызывали в ФСБ. Гульсум с интересом слушала. Надо же. Он ничего не боится, думала она. На легкомысленного человека не похож. Нет, просто он выше всех этих передряг. Его интересует в первую очередь работа. И, кажется, немного я.

Они шли по Большой Никитской к Кремлю. Подошли к консерватории. Дима спросил, любит ли она классическую музыку. Гульсум ответила, что несколько раз была в консерватории, когда училась в МГУ.

— Вы так странно сказали — когда училась… — заметил Дима. — Вы же на третьем курсе. Значит, еще учитесь.

— Да, конечно, — заставила себя улыбнуться Гульсум, — конечно, учусь. Я сказала в прошедшем времени, потому что Моцарта здесь слушала в прошлом году, да и сейчас каникулы. А потом меня что-то вдруг потянуло на рок-музыку. Сама от себя не ожидала. Несколько раз подруга пригласила в клуб, я послушала, и некоторые группы мне понравились.

— Да, я вас понимаю, Гульсум, почему нет? Вот старший брат у меня — тот слушает в основном только классику, ну и немного «Аквариум», но это, по-моему, из-за текстов. А я все люблю. Была бы музыка хорошая. Иногда даже в попсе что-нибудь такое попадется, и напеваешь, как дурак, целый день. Вы будете смеяться или вообще прекратите со мной общаться, но я это «Муси-пуси» Кати Лель как маньяк неделю напевал. Что-то в ней есть сексуальное. Брат меня за это ругал, как будто я виноват. Не старший, о Паше я вообще не говорю, ему и признаться в таком страшно, засмеет на всю жизнь. Нет, я сказал среднему брату Шурику — нас трое братьев. Он все-таки ди-джей. Сначала он хохотал, а потом сказал, что у меня очень примитивный вкус. А он не примитивный, нет, Гульсум, я и классику слушаю, и старый хард-рок, и Тома Уэйтса, и Коэна, но и такое иногда люблю.

— У вас брат — ди-джей? — с интересом спросила Гульсум.

— Ди-джей и рок-музыкант. Знаете, какое интересное название у его группы? Вы не знаете такую. Она пока неизвестна. «Корни травы» называется. Роман такой есть, но они раньше назвали, когда книжка такая еще не вышла. Ну, понятно, почему. Джим Моррисон, Боб Марли, «Джа Дивижн» и все такое прочее. Неплохо, да? Но Сашка ленивый, хоть и талантливый. Он и танцор классный, занимался… А в детстве вообще в балетной школе учился. Сейчас в Италии с тремя танцовщицами работает.

— А с группой выступает? — Гульсум не очень хотелось заниматься сейчас работой, но такой удобный случай упускать было нельзя. Ведь пока она ничем не могла похвастаться перед своими работодателями. А тут материал сам плыл в руки. Рок-музыкант, значит, может вывести на любую рокерскую тусовку, на любой фестиваль, в том числе и Лужниковский.

— Выступает, но редко, я говорю — он ленивый, — увлеченно рассказывал Дима. — Все больше в своем стрип-клубе пропадает. Но все же, по-моему, собирается выпускать диск, материал у его группы накопился. Шурик все спонсирует. Он один так много зарабатывает. Те настоящие рокеры — голодные, вечно без работы. А Саша все успевает. Думаю, у него может что-то получиться. Есть в нем какая-то легкость. Ну, и талант, безусловно, есть, если слишком на танцовщиц его не растратит. А может, и из этого что-нибудь вынесет. Шурик — он такой.

Дима остановился. Гульсум вопросительно посмотрела на него. Он взял ее за плечо. Она не убрала руку.

— Сейчас начнется колокольный концерт. Смотрите, Гульсум, — он поднял голову и показал ей рукой. Видите, вон звонарь, сейчас будет звонить.

Они стояли на Большой Никитской и слушали колокольный звон. Обычно он продолжается несколько минут, но тут как будто специально для них колокол звонил и звонил, переливаясь всеми возможными трелями. Дима слушал, закрыв глаза. Гульсум посмотрела на него и поняла, что испытывает зависть. Ей нравилось, как этот человек отдавался любым проявлениям жизни, как он наслаждался ею. Она тоже так хотела. Но не могла. Впервые за последние много дней она ощутила в горле комок. Опять жалею себя, подумала она. Ну и пусть. Она расслабилась, закрыла глаза и, как и Дима, стала слушать колокольный звон. Слезы текли по ее щекам.