Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон Страница 9

Я думаю о том, что Ноа всецело заслуживает быть на моем месте. Не это ли пытается сказать мне мама, разбивая все мои творения?

Сама знаю, что именно это.

Я вдыхаю и произношу эти слова:

– Отдайте им мое место. Они заслужили. А я нет. – Я поднимаю голову и смотрю в его полные изумления глаза. – Сэнди, мне здесь не место.

– Понимаю, – говорит он. – Возможно, ты так думаешь, но преподаватели ШИКа считают иначе. Я считаю иначе. – Сэнди берет очки и начинает протирать их своей замызганной глиной рубашкой, от чего они становятся только грязнее. – Твои женщины из песка были совершенно уникальны, те, которые были представлены в портфолио при поступлении.

Что?

Он закрывает глаза и словно прислушивается к какой-то музыке вдалеке.

– Такие радостные, такие причудливые. В них было столько движения, столько эмоций.

О чем это он?

– Сэнди, в портфолио были платья. Скульптуры из песка лишь описывались в эссе.

– Да, я помню твое эссе. И помню платья. Красивые. Жаль, что мы не специализируемся на моде. Но сидишь ты здесь сейчас благодаря фотографиям тех чудных скульптур.

Не существует фотографий тех скульптур.

Так, ладно, у меня уже кружится голова, как в какой-нибудь серии «Сумеречной зоны».

Их никто никогда не видел. Я за этим внимательно следила, всегда уходила подальше, в такую бухту, где никого нет, а потом их съедал прибой… только вот один раз, точнее два, Ноа мне говорил, что ходил за мной и смотрел, как я их делаю. Но неужели еще и фотографировал? И отправил их в ШИК? Крайне маловероятно.

Узнав, что меня взяли, а его нет, он уничтожил все свои творения. Все до последней каракули. И с тех пор не брался ни за карандаш, ни за пастель, ни за уголь, ни за кисть.

Я поднимаю взгляд на Сэнди, который стучит по столу костяшками пальцев. Погодите, он сказал, что они чудесны? Кажется, да.

Увидев, что я снова обратила на него внимание, он перестает стучать и продолжает:

– Я понимаю, что вас в первые два года заваливали теорией, но давай мы с тобой вернемся в начало. Один простой вопрос, Бедж. Ты больше не хочешь творить? Ты для твоего возраста уже через многое прошла. Тебе ничего не хочется сказать миру? Может, тебе нужно что-то сказать? – Он очень посерьезнел и напрягся. – В этом же вся суть. И ни в чем больше. Мы, художники, выражаем желание руками, такова наша особенность.

От этих его слов у меня внутри что-то развязывается. И мне это не нравится.

– Подумай об этом, – продолжает он уже мягче. – Я еще раз повторю свой вопрос. Возможно, в этом мире не хватает чего-то такого, что могут создать лишь твои руки?

Грудь пронзает обжигающая боль.

– Бедж, есть же? – настойчиво повторяет Сэнди.

Да. Но я не смогу. Представляю себе ту лужайку.

– Нет, – отвечаю я.

– Не верю, – говорит он, скривив лицо.

– Мне нечего сказать. – Я как можно сильнее сжимаю руки. – Nada [2]. Рот на замке.

Сэнди разочарованно качает головой:

– Ну, тогда ладно.

Я смотрю на Давида…

– Бедж, где ты?

– Я здесь, извините. – Я снова возвращаюсь к нему.

Преподаватель явно расстроен. Почему? Почему ему вообще не все равно? Он же сам сказал, что куча молодых талантов по всей стране умереть готовы за мое место.

– Надо будет поговорить с твоим отцом, – продолжает он. – Ты отказываешься от такой возможности, какая дается раз в жизни. Ты действительно этого хочешь?

Мой взгляд снова возвращается к Давиду. Он словно сделан из света. Чего я хочу? Лишь одного…

И тут вдруг Давид как будто спрыгивает со стены, обхватывает меня своими огромными каменными ручищами и шепчет мне на ухо.

Он напоминает, что Микеланджело создал его более пятисот лет назад.

– Ты правда хочешь уйти?

– Нет! – Мой страстный вскрик удивляет нас обоих. – Мне надо работать с камнем. – Я показываю на Давида. Внутри меня взрывается идея. – Мне надо кое-что сделать, – говорю я. Я так взбудоражена, словно меня лишили дыхания, и теперь я хватаю ртом воздух. – Очень надо. – Я мечтала об этом с самого поступления, но я бы не выдержала, если бы мама и это сломала. Просто не пережила бы.

– Вот это меня бесконечно радует, – говорит Сэнди, всплескивая руками.

– Но только не из глины. И без обжига в печи. А из камня.

– Камень куда прочнее, – с улыбкой отвечает он. Понимает. Ну, частично.

– Вот именно, – соглашаюсь я. Это она так просто не разобьет! И что самое главное – и не захочет. Я ее ослеплю. Я обращусь к ней. Только так. «Джуд, прости, – прошепчет она мне на ухо. – Я даже не знала, что в тебе такой дар».

И потом, быть может, она меня простит.

Я все это время даже не осознавала, что Сэнди о чем-то говорит, не замечая нарастающей музыки, возможного примирения между матерью и дочерью, которое разыгрывается у меня в голове. Я пытаюсь сосредоточиться.

– Проблема в том, что Иван на весь год уехал в Италию, а больше в отделении нет никого, кто мог бы тебе помочь. Если хочешь, можно работать с глиной, а потом отлить в бронзе, я могу…

– Нет, только камень, и чем тверже, тем лучше, даже, например, гранит – это блестяще.

Он смеется и снова превращается в добродушного козла, щиплющего травку на лугу.

– Гм, может… ты не будешь против, если тебе назначат преподавателя не из нашей школы?

– Конечно. – Да что за вопрос? Это же бонус.

Сэнди поглаживает бороду, размышляет.

И размышляет.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Есть кое-кто… – Он вскидывает бровь. – Настоящий мастер.

Возможно, последний из живущих. Но я боюсь, что это невозможно… – Он словно отмахивается от этой мысли рукой. – Он больше не преподает. И не выставляется. С ним что-то случилось. Никто не знает, в чем дело, но даже и до этого он был не совсе… как бы это сказать? – Сэнди смотрит на потолок, подыскивая нужное слово там, – человеком. – Он смеется и начинает рыться в лежащих на столе журналах. – Выдающийся скульптор, давал офигенные лекции. Я их слышал, когда сам еще учился, это было потрясающе, он…

– Если он не человек, то кто? – заинтригованно перебиваю я.

– По сути, – улыбается Сэнди, – кажется, лучше всех это высказала твоя мать.

– Моя мать? – Я даже без дара Свитвайнов догадалась бы, что это знак.

– Да, она публиковала статью о нем в журнале «Искусство завтра». Забавно. Я как раз вчера его перелистывал. – Он просматривает несколько выпусков издания, для которого писала мама, но не находит. – Ну ладно. – Сэнди сдается и откидывается на спинку кресла. – Дай-ка вспомню… как она там сказала? А, вот, да: «Когда этот человек входит в комнату, падают все стены».