Секрет покойника - Том Харпер Страница 63

— Он убьет тебя.

— Нет, при условии, что мы будем соблюдать осторожность.

Мы. Майкл обронил это «мы» уже во второй раз. Причем так легко, так естественно, как будто по-другому и быть не может.

— Ты, — твердо поправила его Эбби. — Однажды ты уже умер и едва не отправил на тот свет меня. Если ты задумал отомстить Драговичу, что ж, давай действуй, но только без меня.

Майкл кивнул.

— Разумеется. Я не подумал. Прости. Но куда ты теперь пойдешь?

Такой невинный вопрос, но он моментально смыл наносной слой потрясения и злости, оставив после себя лишь голый животный ужас. Куда мне идти? Может, вернуться в холодную квартирку в Клэпеме, где все провоняло неудачным браком? Или на канцелярскую работу в министерство иностранных дел, если, конечно, ее примут назад после этой темной истории?

И Эбби поняла: идти ей некуда. Майкл прочел это по ее лицу.

— Ты не можешь оставаться на Балканах. У Драговича глаза на каждом углу от Вены до Стамбула. Он сожрет тебя заживо.

— Ты хочешь сказать, что мне светит прожить остаток жизни, вечно оглядываясь?

— Кто защитит тебя? Или ты надеешься, что всякий раз за тобой будут присылать натовский вертолет? Евросоюз? Британское правительство?

В голове всплыла картина: мертвый Джессоп, лежащий в грязи среди леса.

— Что заставило тебя угробить десять лет жизни, скитаясь по пустыням и джунглям? Неужели все это ради того, чтобы победить негодяев вроде Драговина?

Эбби посмотрела на свои руки.

— Нет, я давно уже не пытаюсь спасти этот мир.

— Ты и не можешь его спасти, — Майкл подался вперед, темный силуэт на фоне сумерек. — Кстати, этот римлянин в гробнице. Тебе известно, что он делал в этом богом забытом месте? Охранял границы, оберегал цивилизацию от варваров. Мы делаем то же самое. Потому что если не уничтожить варваров, они сокрушат и раздавят нас прежде, чем мы поймем, что происходит. Посмотри на Югославию, посмотри на Руанду, на Германию тридцатых годов. Еще секунду назад вы жили в милой, цивилизованной стране, мыли по воскресеньям свою машину. А в следующую — вы уже режете на куски собственного соседа или накачиваете его отравляющими веществами.

— Что ты хочешь этим сказать? Что ты борец с чем-то вроде нацизма?

— Нет, я лишь прошу тебя помочь мне. Вот и все. Ради меня, ради Ирины, ради всех тех, кто пострадал лишь потому, что такой подонок, как Драгович, возомнил себя богом. Уверовал, что никто не рискнет его остановить. А также ради себя самой. Тебе негде скрыться, пока этот монстр бродит по земле.

Майкл поскреб ложкой по дну миски, выбирая последние капли соуса. Со стороны могло показаться, будто он точит нож.

Ей требовалось время. В голове вертелись самые разные варианты, с самыми разными последствиями, но только не ответы. Словно в тумане, Эбби мысленно вернулась в самые заурядные, ничем не примечательные места, где ей довелось побывать: склад в Боснии, техническое училище в Руанде. Места, которые международное сообщество в свое время сочло образцом безопасности. И тысячи людей устремились туда — доверчиво, моля Бога сохранить им жизнь, цепляясь за последнюю надежду, пока, увы, не стало слишком поздно. Единственным спокойным местом для этих несчастных стало молчание братской могилы.

— И куда ты теперь? — спросила она, чтобы оттянуть время.

— В Белграде есть один человек, который разбирается в таких вещах, — ответил Майкл. — Я сделал несколько фотографий гробницы. Интересно узнать, что он скажет.

Не успел он это сказать, как Эбби поняла, что поедет в Белград. Да куда угодно, в любое место, куда приведет ее эта безумная гонка. Нет, не для того, чтобы спасти мир, и даже не ради Майкла, и не ради мести, а потому что выбор у нее невелик: или ждать, или пуститься в бега. Ждать она устала.

Майкл повернул на плите вентиль, и горелка погасла.

Константинополь, май 337 года

Даже в мае, пока солнце не взойдет, на дворе бывает холодно. Константинополь — город теней. Шаги гулким эхом отзываются в пустых колоннадах, статуи словно оживают. Вознесенный над Форумом, Константин смотрит на меня с высоты своей колонны. Примерно в двадцать локтей ростом, истинный бог: обнаженный великан, увенчанный короной. Кажется, будто ее иглы протянулись навстречу заре. В одной руке у него копье, в другой — круглая держава, олицетворяющая весь мир. Строители установили колонну всего за одну ночь, чтобы на следующее утро, когда взойдет солнце, казалось, будто Константин спустился в город с небес. Говорят, будто христиан это привело в ярость.

Город кажется пустым. Три дня назад Константин отправился на войну — в золотых латах, восседая на позолоченной колеснице, в которую запряжены четыре белых коня. В руке у него лабарум — боевой штандарт, который он выковал еще до победы у Мульвиева моста. Впервые Константин держал его почти четверть века назад, и с тех пор не было и года, чтобы этот штандарт не вел армию за собой. Готы, сарматы, франки, соперничающие императоры — все они, столкнувшись с этим несокрушимым штандартом, были повержены в прах. Сам же штандарт не получил и царапины. Золотой венок, который окаймляет монограмму, сияет так же, как и в самый первый день. Солнце отражается в драгоценных камнях, и, кажется, будто это играют лучами звезды.

Но сейчас время для другого отъезда. Симмах на корабле сегодня отбывает в Пирей, чтобы оттуда совершить свое последнее путешествие к какой-нибудь безымянной скале в Эгейском море. Я пришел его проводить, ибо считаю, что это мой долг.

Я спускаюсь по ступенькам между двумя складами и выхожу на пристань. На дальнем ее конце, там, где приставная лестница ведет вниз к застывшей в ожидании шлюпке, стоят четыре солдата и обмениваются скабрезными историями. Я подхожу к ним.

— Аврелий Симмах уже здесь?

Ни один из четверки не узнал меня и не отдал салют. Когда я в последний раз командовал легионом, они еще были детьми. Их командир с подозрением смотрит на меня, ожидая подвоха.

— И кому это нужно знать?

— Другу самого Августа, — я показываю им диптих из слоновой кости, подаренный мне Константином, и они тотчас замирают по стойке смирно.

— Пока не прибыл, — отвечает командир и смотрит на небо. — Неплохо бы ему поторопиться. Моя смена заканчивается на рассвете.

— Вон тот, — говорит один солдат и указывает на фигуру, что маячит в дверях зернохранилища. Лицо человека скрыто под низко надвинутым капюшоном. — Он тоже искал пленника.

Человек в плаще слышит наш разговор и выходит из дверей склада. Капюшон соскальзывает с его головы, и я вижу, что это Порфирий. Он как будто постарел с прошлой недели. Той нарочито бурной энергии, которой он был полон в саду Симмаха, больше нет, взгляд как будто потух. К моему великому удивлению, Порфирий обнимает меня как старого друга.