Испорченная реальность - Джон Урбанчик Страница 8

Он кивает:　

— Прошу прощения. Привет, я чертов мистер Икс. Я хочу рассказать тебе правду и предложить несколько вариантов действия.　

Я прищуриваюсь. Мне не нравится, что он не хочет открыть свое имя, но я решаю не давить. Он улыбается, видимо читая мои мысли, и говорит:

— Зови меня Иеремия.

Имя не хуже любого другого, думаю я, но не то, что дано ему при рождении.　

— Знаешь, что случилось? На самом деле?　

— У меня есть... теории. Если интересно.

— Тогда, пожалуйста, просвети меня.

I

Идя по Харбор-бридж, видя справа оперный театр, я наконец постиг, что значит быть туристом. Не являясь частью этого мира, я вторгся в него, стал временным посетителем. Это не могло быть моей действительностью. В квартире ждали чужие вещи. В спальне — чужая жена. Из пистолета тоже целился не я.　

Ненадолго остановившись, я посмотрел с моста на паромы, пытаясь вспомнить, каково это — в тепле гулять за руку с любимой. Мне не хватало Карен.　

Дойдя до края моста, спустившись на улицу, я уже окоченел.　

Лестница привела меня в Киррибилли, прямо к туннелю на Бертон-стрит, где пару раз в месяц проводились ярмарки. Мы с Карен иногда на них ходили, ели гезлеме [3], бродили среди фотографий, винтажной одежды и свежей выпечки. Табличка извещала, что ярмарка искусств и дизайна будет в это воскресенье. Я мог вообразить, где вырастут конкретные прилавки, не только в коротком туннеле, но и на траве со стороны Милсонс-Пойнт.　

Казалось, я мог коснуться воспоминаний. Стоило подождать, и прилавки поставили бы. Женщина, торговавшая бижутерией, расположилась бы в том углу. Однако я понятия не имел, что стало с Карен. Моя квартира, очевидно, больше мне не принадлежала. Меня трясло. Пришлось отвернуться от туннеля и спуститься по покатой улице. Напротив виднелись аптека, центр полетов, видеомагазин — как один закрытые на ночь. Любая из улиц, бегущих вдоль моста, привела бы меня к Карабелла-стрит, а та — к дому Пола. Почти все они были темными, лишь изредка желтели пятна фонарей. Не спеша углубляться во мрак, я зашагал по Сидней-Харбор. Не до самой воды — на Фитцрой оставил относительную безопасность уличных ламп и свернул. Во тьме стало еще холодней.　

Справа был знакомый ресторан, аргентинский гриль. Крошечный закуток, где Лео готовил лучший стейк, какой я только пробовал. Мы с Карен ходили сюда по крайней мере раз в месяц. Хозяева знали нас, а мы знали их. Я остановился и вгляделся в окна. В задних комнатах еще горел свет, хотя обеденный зал был погружен во тьму. Они все еще делали уборку. Но я не мог войти. Не потому, что мы с Карен сидели здесь слишком часто, — просто все стало другим.　

Столы были прежними, но прилавок изменился. Как именно, я сказать не мог, но знал, что никогда раньше сюда не заглядывал. Кофе-машины не было. Что еще хуже, вместо Маризы и Лео внутри работала другая пара — люди, которых я не знал.　

Я отступил от окна. Что, если они меня знали? Эти незнакомцы, занявшие чужое место. Что, если они меня знали и заявят, будто я всегда знал их, будто я ходил сюда почти два года?　

Странным образом мне полегчало. Изменилась не только моя квартира. Я попал куда-то еще. В какое-то неправильное место. Туда, где не должен был находиться.　

Я мог не надеяться, что Пол узнает меня.　

II

В юности я верил в буку. Знал, что где-то на Лонг-Айленде находится Могила Мэри. Можно было доехать туда, выключить зажигание и смотреть, как машина сама взбирается на холм. Автостопщицы могли оказаться призрачными девами, ожидавшими прощального поцелуя. Теории заговора тогда имели смысл, а от некоторых я до сих пор не отказался. Я верил в любовь — так сильно, что уехал из страны и пересек весь мир, чтобы быть с девушкой, которая могла остаться летним увлечением. Быть с Карен.　

Когда-то я верил, что нужно плотно закрывать дверь шкафа, ведь упырь может просунуть палец в малейшую щель, что, если не уснуть, Санта не придет. Призраки были реальны. Пришельцы спали на заднем сиденье отцовского «Пинто».　

В моем детстве были лабрадор, велик и кучка хороших друзей. Недолго я числился в скаутах. Особенно мне нравились походы: не из-за любви к лесу или приготовлению хот-догов на костре — из-за историй о призраках.　

На середине Фитцрой, уверенный, что мне не понравится то, что ждет дальше, я свернул на Холбрук-авеню (одно название, а не улица: крохотная, втиснутая между домами — идя по ней, можно забыть, что находишься в городе) и вспомнил некоторые рассказы. Может, из-за кромешной тьмы или летучих мышей наверху.　

Скорее всего, потому что сам превращался в призрака. Незримо скользил по миру, к которому больше не принадлежал.　

Я не удивился, когда понял, что меня преследуют. Она походила на привидение — серое пятно, плывущее сквозь тьму, чернильное облако, — моя личная и независимая тень. Двигалась вровень со мной по другой стороне улицы. Беззвучно. Замерла, стоило мне остановиться, а потом обернулась, и я вроде бы видел глаза — желтые и злобные, чуть отсвечивающие, как у кошки.　

Я сделал шаг вперед, она повторила движение. Сделал шаг назад. Она помедлила, двинулась дальше, советуясь с другим призрачным прохожим. Меня окружили? Ждали? Хотели ускорить мою гибель?　

Не стоило покидать центр Сиднея. Оказаться в толпе незнакомцев куда лучше, чем на вершине темной дороги среди асфальтовых холмов и не по-городскому густой листвы, в редких проблесках света за окнами, а может, на стали. Эти призраки могли прятаться в сотне мест: за железными воротами, каменными лестницами и причудливыми балюстрадами, в заброшенных садах.

Я развернулся. Ускорил шаг. Стал спускаться. Пожелай я вернуться к мосту, подъем вышел бы долгим. Рестораны были закрыты или закрывались и не могли дать мне утешения. Ближайший бар остался с той стороны моста. Луна-парк переливался сотней огней, но я боялся взглянуть в огромное клоунское лицо на входе. Проскользнуть между его зубами со свитой жидких теней казалось глупостью.　

На мосту тоже небезопасно. Мало людей даже днем. Почти нет полиции.　

Хотелось бы, чтобы у меня был мобильник. Или пистолет. С ним я бы чувствовал себя лучше, но он бесполезен против призраков, и я все равно промажу, разве что выстрелю в упор. Но мне совершенно не хотелось настолько приближаться к опасности.　

Теперь меня преследовали четыре или пять теней, трудно сказать. Они сливались и разделялись, избегали фонарей — в их шепоте и шипении слышалась угроза.　

Я не мог противостоять им. Не знал, что они такое и чего хотят. Не понимал, что происходит, и не мог позволить себе новой тайны. Человек похрабрее остановился бы, бросил им вызов. Кто-то другой придерживался бы первоначального плана. Вот только этот план был бы умней моего. Мой оставлял желать лучшего и не устоял перед лицом угрозы. Я бросился бежать.